Хуул

Гулкий хлопок взрыва заставил на мгновение замереть редких в это морозное субботнее утро прохожих. Его отголоски метнулись по улицам Сыктывкара, скатились в котлован стадиона, где застывшие от неожиданности хоккеисты увидели, как медленно и уже вроде беззвучно вываливается стена одного из домов. Вернулся звук и ударил по ушам далекими криками и через некоторое время сиренами «скорой».
В спешке, побросав в объемистые сумки хоккейную амуницию, молодые парни побежали к горемычному дому – может помочь, может поглазеть. Да мало ли что. Окрик тренера не остановил их. «Да ладно, Васильевич, до игры еще полно времени», - отмахнувшись на бегу один из них. Дружной ватагой рванули вверх, мимо афиши, на которой чернело: «Кубок СССР. «Эжва» Сыктывкар – «Водник» Архангельск», - стадион стоял в низине и городская улица с горящим домом четко прорисовывалась на красноватом небе.
Панельный дом горел. С фасада из огромной черной дыры вырывался огонь и выбрасывал вверх черные хлопья, которые, недолго повисев в гулком от тридцатиградусного мороза небе, медленно страшными черными бабочками опускаясь вниз. Несколько пожарных машин струями водометов не давали огню расползтись дальше по стене здания, отсекая огненные щупальцы от соседних окон. Еще две-три водяные струи били в центр черно-красной дыры: взрывом вырвало несколько стеновых панелей, и одна из них, повиснув на искореженной арматуре, раскачивалась, издавая протяжный скрежет. Только он, шипение водометов, гул огня и редкие команды пожарных были слышны в эти первые минуты. Потом воздух стал, наполнятся людским криком. Он доносился из двора дома, еще не знающего, что он горит.
А во дворе царила неизбежная в таких случаях неразбериха – люди выскакивали из подъездов полуодетые, наскоро схватив что попало. В окна выбрасывали мебель, вещи. Кто-то пытался спустить по веревке телевизор. Он сорвался, и взрыв кинескопа добавил паники. Но все замерло, когда из подъезда выбежали врачи с носилками, закрытыми белой простыней. Под ней кто-то корчился и страшно утробно стонал. Потом еще одни носилки, потом еще и еще....

-Лимонад, минеральная? – стюардесса наклонилась над задремавшим пассажиром. Он, как только вошел в салон самолета и сел в кресло, так и не менял своей позы. Боится, что ли? – подумала она и повторила – Лимонад, минеральная? – и чуть не отшатнулась, увидев глаза пассажира. Они буквально смяли её спокойной прозрачной жестокостью. С трудом, убрав взгляд, она отошла и ещё раз мельком обернулась – вроде самый обычный дядечка, лет шестьдесят, но крепкий – вон лапа какая, когда брал чашку. А вот глаза? Она встряхнула головой, пытаясь избавиться от засевшего в памяти взгляда. – Может, гипнотизер какой-нибудь или вспомнил что-то страшное со сна? – коротенько подумала она, скоро открывая новые бутылки газировки и вскоре уже забыла о странных глазах пассажира.
«-Не сдержался, резанул взглядом девку. Как бы не подумала что? И надо же было забыться и думать о деле, когда глянул на неё. Поулыбаться ей что ли, маслица в глаза подлить, одним словом, подсуетиться, чтобы, так сказать, сгладить впечатление. Нет, хуже будет, лучше спящим побыть до самого Архангельска», - откинулся на спинку сидения и, посмотрев на часы, закрыл глаза. – Так там внизу уже бабахнуло: рассчитано было точно, плюс-минус десять минут. А я уже целый час в воздухе. Ну что ж, начнем, пожалуй, и стал поминутно, посекундно, методично и тщательно вспоминать последние четыре часа. Так он делал всегда, пока еще свежо дело, - свежие звуки, движения, жесты, взгляды.

Экзамен по химии отмечали шумно. «Еще один барьер взят!» - как напыщенно выразился Витька Чугров, закрывая за собой дверь аудитории. Правда, он взял его со скрипом – Александра Петровна, химичка, милостиво разрешила ему отвечать по второму билету. До этого она несколько раз внимательно посматривала на него и, наконец, решилась сказать: «Встаньте, пожалуйста, Чугров!», и взяла с сиденья поникшего Витьки конспект, который от его ерзанья во время списывания имел не очень приглядный вид.
Компания студентов первого курса, собравшихся вечером на его квартире, несколько раз в лицах изображала и его, и химичку, сопровождая соотвествующими духу события комментариями. День заканчивался нормально. Начали отмечать в алтийском общежитии, предварительно купив в «Трех ступеньках», магазинчике, дешевого портвейна, потом немного поприсутствовали на танцах в институте. Слабые однокурсники в ходе вояжа отпали, остались самые-самые. Витька пригласил их к себе: «Предок в командировке, полигон свободен, товарищи». Был он склонен к пышным фразам, наверное, влияние отца, работавшего в хозяйственном отделе обкома партии сказывалось. Квартира, куда пригласил ребят разгулявшийся Чугров была что надо – напротив кинотеатр «Мир»,который манил посетителей яркими гирляндами ламп вокруг афиш, заманивающих на фильм «Адские водители».
И вообще, вид с третьего этажа Витькиной квартиры был хорош, угол мединститута, гарнизонная столовая, славящаяся своей кухней, кинотеатр, кафе «Золотица», где очень просто было получить по физиономии, конечно, если напросишься. Словом, нормальный вид. Пока хозяин суетился на кухне, соображая, чем же поразить однокурсников, они разбрелись по комнатам с интересом разглядывая, кто обстановку, кто книги, кто иконы в углу: «Набожный, что ли» с – ехидством запустил свой крик в кухню хозяину, басист студенческого оркестра «Лесные братья», Ленька.
«Не, это отцовские. Привез откуда-то», - с натугой ответил Витька, выковыривая пробку из очередной бутылки сухого вина. Стас, гитарист, и Женька, двухметровый баскетболист что-то доказывали, то и дело хлопая друг друга по телу. Васька Щепоткин, «хоккеист», поигрывал в юношах «Водника», а сейчас в студенческой команде «Буревестник» был на первых ролях, внимательно смотрел на корешки старых фолиантов, укромно стоявших в углах громадного книжного шкафа.
-Это тоже его. -Тихо спросил он, не отрываясь от одного из них аккуратно вынутогоиз ровного ряда.
-Да,-Сквозь зубы, в них был зажат нож, ответил Витька. И бережно выставил на стол батарею бутылок сухого вина, которую он в охапке притащил из кухни.
-Все готово, товарищи студенты! Извольте к столу, - не выдержав серьезного тона, взмолился – Продолжим, что-ли. Потом насмотритесь.

Тихий город Няндома. И даже железная дорога не вносит лихорадочную сумятицу в его спокойные улицы. Вокзальная суета распространяется не дальше ближних улиц, где деревянные домики в зелени деревьев мягко гасят все поползновения на тишину и спокойствие городка.
Правда, несколько лет назад шумная ватага горластых строителей из Новодвинска внесла некоторое разнообразие в сонную жизнь провинциалов. Строилась няндомская птицефабрика. Начали строители с возведения базы; потом бетонно-растворный узел отгрохали, немного погодя взялись за инкубатории, птичники и все такое. Днем работали, вечером отдыхали. Кто как мог. Одни на дому принимали необходимую для разрядки дозу спиртного, другие оседали в местном ресторанчике. Уютное такое заведение на втором этаже, с балконом и видом на город. Правда, отсюда много не увидишь, но когда выходили на балкончик, то чаще было не до пейзажа. Гораздо существеннее было выяснение: кто кого уважает?
Так и текла жизнь у строителей. От командировки до командировки. Некоторые, почувствовав свободу в деньгах и вдали от недремлющих взоров жен, проверили себя у местных жительниц. И, как следствие, часть из них решила осесть на благодатной почве приветливого городка.
В этой ватаге, но не с ней, хотя этого никто и не заметил, кроме участкового, появился в Няндоме новый житель – высокий, худощавый пожилой человек. Как он стар, никто бы не мог определить. Седые виски, худое смуглое лицо, по которому ничего нельзя прочитать… Да и по движениям, спокойным, плавно-быстрым, с какой-то кошачьей грацией нельзя было определить его возраст. Да, впрочем, никто и не пытался. Живет человек, снимает комнату у старушки Быковой, известной всем своей привередливостью и дотошностью. Никому не мешает, уезжает на несколько месяцев иногда, но аккуратно платит ей за все. И, наверное, хорошо платит, потому что Быкова, когда соседки интересуются постояльцем, впадает в несвойственную ей задумчивость и помалкивает. Несколько месяцев сударушки пытались разузнать, что за страшные шрамы исполосовали грудь и бок постояльца. Незаметно подглядели, когда он ополаскивал себя из ведра, после возни в огороде у бабки Быковой. Был он жутко жилистый, как из канатов сплетенный, и белые борозды шрамов пропахивали его левый бок и грудь. Но так ничего и не узнали. Сергей Викторович Русин, и все. Пенсионер. Откуда-то из Сибири. То ли бывший геолог, то ли еще кто-то. Из этих бродячих профессий.
Местные мужики относились к нему неоднозначно. Пытались выпить с ним по разным поводам, - с улыбкой отказался. Помочь там в чем-нибудь, тяжесть какую-нибудь перенести, ружьишко наладить - никому не отказывал, но и не брал ничего и помощи никогда ни у кого не просил, хотя и предлагали мужики дрова разделать на зиму. А раз не брал, значит и второй раз обращаться было неудобно. Да и молчун какой-то. Скажешь что-нибудь, улыбнется в ответ. И вроде бы ответил тебе. А себе говоришь: на кой хрен я спросил, когда вроде бы и так все ясно. Неудобный собеседник, думать заставляет, прежде чем заговорить.

В библиотеку Русин хаживал часто. Брал подшивку газет и тщательно просматривал. В основном это были центральные газеты «Правда», «Известия» и областная «Правда Севера». Такие визиты он наносил после своих длительных, по три-четыре месяца отлучек. Вот и в этот раз он попросил библиотекаря дать ему подшивки газет за последние три месяца.
-Возьмите сами, Сергей Викторович, на той же полке, где раньше брали, - Лидия Ивановна подняла голову от кипы старых газетных подшивок. – Ко мне сегодня придут пионеры за макулатурой, так что не обессудьте.
Русин мельком глянул на солидную кучу пожелтевших подшивок старых, десятилетней давности газет.
-Можно полюбопытствовать? – спросил он и нагнулся. Когда поднялся, в руке у него была пачка областной газеты «Правда Севера» за 1968 год. Почему он именно ее выбрал, объяснить трудно. Может быть потому, что она лежала на виду, может быть. Хотя на виду были и подшивки за другие годы. А может потому, что тот 1968 год на его памяти, тогда шестидесятипятилетнего, лежал в каком-то особом уголке памяти...
Жестокий сибирский мороз. До ближайшего обитаемого местечка за три дня не добраться. И Новый год встречал он тогда в тайге вместе с человеком, которому был очень нужен. Хороший у них тогда был разговор. И в прошлое заглянули, и будущее немного смогли построить, где удобно было обоим. Ему, через чьи руки проходило множество самых различных нитей, связывающих Восток и Запад. Скольким людям он помог перейти границу. Сколько слышал Русин откровений, когда лихорадка побега сжигала спутника и заставляла выкладывать самое сокровенное, которое исчезало в нем навсегда. Молчать он умел, умел, и помнить, не забывая своих крестников. Среди них не было плохих людей. Их Русин умел распознавать. И говорил сразу, если чувствовал что-то не то: «Вы ошиблись». Поворачивался и уходил. А среди тех, кто бежал за кордон от своего неверия в будущее, от неверия в своего близкого, надеясь найти землю обетованную в чужой стороне, были умницы, высокого полета люди, но тесно им было на Родине. Не любят у нас тех, кто в небе парит, обязательно приземлить надо, чтобы ходил по земле-матушке, как все. Как все. Если вдуматься, то страшненькие слова. Безысходные какие-то. Хотя и их бегство тоже не выход.
В этот раз его собеседник пришел с той стороны, назначив место и время через какие-то связи. Просто обронил знакомый при встрече: «Сергей Викторович, ждать тебя будут там-то, один из твоих крестников передал. Очень сказал нужно». Кивнул Русин и ушел. За два дня до встречи несколькими кругами прорезал таежную чащобу вокруг места встречи, пока не наткнулся на след идущего к той распадине. Шел незнакомец со стороны границы. Проскочил он ее аккуратно, не потревожив пограничников. Опытно шел, проверялся, хотя тайга – не городская улица, здесь не спрячешься, не нырнешь в проходную, а потом в двери автобуса. В тайге для опытного человека ты весь на виду. А этот шел хорошо, уважительно к тайге, понимал ее язык и закон. Тщательно прибирал места стоянок, попусту не ломал, не губил деревья для костра. И она его принимала, конечно, не как своего, а как гостя, да и берегла от нежданных встреч. Волки пару раз пересекли его след и ударились было вдогон, но бросила она им на откуп свирепого кабана, давно уже куролесившего в одиночку на чужой территории. И ушла стая за ним. Знала тайга, если достанут они человека, крови волчьей будет много пролито, пока они его завалят, а ей эти серые поджарые хищники были нужны. Очень нужны, чтобы держать в строгости ее обитателей.